Когда при рифмующихся обстоятельствах погибла Дарья Дугина, я написал текст, который некоторые опрометчиво сочли даже избыточно комплиментарным.
Но дело в том, что мне был известен и понятен генезис мыслей Дарьи Дугиной (да, тех самых, кровожадных, с которыми я не согласен всем сердцем и умом), она была во многом идеологически растлённой собственным отцом.
Она была с философского факультета МГУ, а у меня бывшая жена с философского факультета МГУ, куча друзей с философского, куча общих знакомых с Дугиной, много друзей и знакомых среди журналистов, среди ролевиков и нефоров, которые через третьих знакомых или лично с ней пересекались. Поэтому, при всём несогласии и непринятии её, нельзя было не сказать, что она была увлекающейся натурой и могла бы ещё не раз эволюционировать в новую себя.
Но да, она была пропагандисткой, голосом неоколониальной путинской войны и у неё даже есть несколько совместных фотографий с покойным Максимом Фоминым, писавшим под псевдонимом Владилен Татарский. Я сорвался писать именно этот текст, увидев очередную такую фотографию. Мне хочется поговорить о Владилене Татарском в сравнении с Дугиной, ибо в отличии от неё, с её довольно таки сумбурным превращением в яростную кровожадную идеологиню, Татарский был кровожаден столь же страстно, сколь цинично и расчётливо.
Как справедливо отметили многие: война, участие в ней, её поддержка и воспевание дали Владлену Татарскому всё, что он имел. Аудитория, какое-никакое, а влияние, знакомства, контракты и деньги - для бывшего бандита, прогоревшего бизнесмена, зэка, эмигранта и авантюриста он выжал из этой кровавой волны весь свой возможный максимум благополучия.
Надо отметить, что Владлен Татарский не был военным корреспондентом в полном смысле этого слова: журналист, рассказывающий о войне. Он не был журналистом, никогда не учился этой профессии, не писал ни на какую тему, кроме войны России и Украины, не был ни на какой иной войне, не специализировался на войнах, как независимый их обозреватель.
В общем-то, профильное образование и узкая специализация в его занятии были не столь важны: можно стать независимым экспертом с нуля на *живой практике* и соблюдать базовые принципы журналистской этики и без всякого диплома, но Татарский не делал и этого. Он действовал на стыке блогинга и новостничества, инфотейтмента с ведущим в роли себя. Есть жанр "научпоп", а есть этакий "ньюспоп", когда, например, выпуск новостей ведёт какой-то одиозный персонаж, например, тот самый легендарный дагестанский комментатор или помню, новости про рэп на музканале вёл настоящий гэнгста со всеми своими прибаутками "маффака и пусси".
Татарский был таким ведущим-ньюспопером на канале имени себя, рассказывал о событиях российско-украинской войны, которые видел собственными глазами, нативность, настоящесть жанра в этом присутствовала и от того ему верили. Но и здесь он снова не был военным корреспондентом, он был, в отличии от прочих "сапогов", грамотен и мультимедиен, умел, что называется, в слова и интернет. У него, как у участника в войне на одной из сторон выходил живой "трушный" пропагандистский контент, которому верили.
Непосредственное бытие под пулями и снарядами выгодно отличало Татарского от целой плеяды людей, зовущих себя российскими военкорами, но на самом деле лишь строчащих выспренние пропагандитские комментарии к чужому новостному контенту. Кроме того, он был из тех самых, за кого Россия там якобы воюет "все эти восемь лет". Тот самый "донецко-луганский русский", который был там и в 2014-м и сейчас.
Я узнал о его существовании при странных обстоятельствах. Где-то за год-два до войны (полномасштабной войны России с Украиной, начавшейся 24 февраля 2022 года) ко мне после одного из сольных поэтическо-стендаперских концертов подошёл человек. Так часто бывает: люди подходят или поблагодарить или побеседовать или остаться на автерпати. Но этот человек поразил меня тем, что как будто совсем не понял, где оказался. Мы разговорились и между строк он выдал полный набор "ватных стереотипов" (при том, что я не люблю выражение "ватник", равно как и "укроп", тогда было сложно подобрать более точное слово)
- Мы с вами совершенно по-разному смотрим на вещи, сказал я. Что именно вам понравилось?
- Ну, в целом, красиво. А ещё - ты же наш земеля, неожиданно сказал человек.
- Вы из Таджикистана?
- Я из восточной Украины.
Это было довольно неожиданно. Я не то чтобы на каждом углу кричал, что родился в Луганске (тогда он назывался Ворошиловград), но и не скрывал, где-то упоминал это, друзья знали это. Но людей, знающих, что я рос в Таджикистане, гораздо больше.
- Есть ещё один наш земеля, что на Москве приподнялся, продолжил человек. Татарский Макс, не читал?
- Нет, не читал, ответил я.
- Он писатель.
(У Татарского и правда есть три книги, я прочёл об этом уже после его убийства)
Об этом разговоре я благополучно забыл, воссевши кутить со своими гоплитами и одалисками, но вспомнил снова, когда на другом концерте подошёл другой человек и снова завёл разговор про "земельность".
Этот был уже откуда-то из-под Донецка и рассказал, что воевал миномётчиком на стороне ДНР. - Но что вас могло заинтересовать на концерте, ведь взгляды мои известны? - Я уважаю искусство, сказал человек. Мы немного поговорили. Он не был отталкивающим и не ощущался плохим. Беседа было тёплой. На дворе был 2020.
- Откуда вы меня знаете?
- Читал. Пацаны скинули. Хорошо пишешь. Я тоже пишу. Хочешь, прочту? Про бахчу. Я девчонкам читал, они сказали: ты будто дыню трахнул.
Это было душевно. И первый, и второй человек звали себя русскими, но были как раз таки типичными близкими мне "восточными хохлами", среди которых я рос в Таджикистане: основательные, расслабленные, простоватые, но прихватистые мужики, без манер, но и без хамства, с остатками суржика в речи и мягкими южными интонациями.
На этой волне я загуглил, кто такой Макс Татарский. Оказалось, что Макс он Фомин, а Татарский он Владлен. Я вчитался и составил впечатление. К слову, ранний Татарский был фактурнее и многогранне позднего - без прикрас описывал грязь и ужас войны, пьянство в окопах, распиздяйство и абсурд гибридной российско-бандитской донецкой военной структуры, звал одиозного "Гиви" метадоновой головой и даже отговаривал российских добровольцев от войны, справедливо описывая её делом неприглядным.
Очевидно, что с началом войны, он получил ряд заказов на информационное сопровождение, влил в продвижение, опростил стиль до откровенно пропагандистского и особенно зачастил с кровожадными высказываниями в духе "мало и недостаточно жёстко бомбим".
Это была, разумеется, отработка темника "формируем запрос на повышение градуса жестокости" об этом хором пели все "военкоры", но когда протащить перед всеми трупы командиров Азова призывал в своём канале "Комиссар Исчезает" плюгавый трусоватый Митя Ольшанский, из этого сквозила сублимация собственной персональной слабости, неуверенности, никчёмности.
От Красовского с его оговорками по доктору Менгеле (про украинских детей) сквозил цинично-декадентский укокаиненный троллинговый флёр, устаревший, но понятный: нагло говорим назло невозмутимо непробиваемые вещи.
Из Мардана сквозило желание: "повторить Красовского" и выдать нечто такое, чтобы тоже цитировали все и пусть это будет мерзейшая из мерзостей, лишь бы хоть кто-то заметил. (человек тоже живёт в устаревшей парадигме, что плохого пиара не бывает)
Но когда людоедские вещи говорил Владлен Татарский, этот мягкий мишка с внешностью диванного "бати" и добрыми глазами, я всегда ловил диссонанс. Так вот ты какой, Макс Татарский, приподнявшийся на Москве. Но в тебе даже угадывается человек. Зачем же ты всё это делаешь, мужик?
Живой пропагандистский контент Татарского, проталкивание "нашей правды" с огоньком были востребованы на фоне мёртвой воды прочего военкорского хора. Особенно его манера резонировала с наглым самоупоением "Вагнеровцев": плохие, злые, но весёлые, но такие весёлые, чтоб в любом кабаке понял любой птушник, такие, что через хуй кидают, но летит по-красоте, герои песни "мама, я полюбила бандита", решалы военных вопросов, деловито и с прибаутками.
Но меня раздражал не стиль, а общая базовая безнравственность, ибо ранний Татарский знал о грязи войны всё, что не остановило позднего Татарского в её разжигании за хорошие гонорары. Он вещал, отвирая кровавые военные преступления. И даже если бы он делал это не тоном понаехавшего решалы, а высоким слогом белого офицера или луркморовским мемосуржиком - сам факт контракта с сатаной был бы отвратителен, как вещь в себе.
Что же касается стиля, то за всю неделю страстей по Татарскому среди всех шуток на тему, включая мои собственные, вызывающие отповеди про "почернело в глазах" у каких-то сторонних людей, я не увидел ни одной, что по факту переплюнуло его собственное выспреннее улюлюкание, черноту и подзадоривание, только в адрес украинцев, Зеленского, украинских солдат, Америки, Европы, российской оппозиции, выступающей за мир.
Ещё никто не поглумился над мёртвым Владленом Татарским жёстче, циничнее, грязнее и самоупоённее в собственной непробиваемости игрока-тролля, чем он мог бы сам. И это, конечно, жаль. В этом ощущается толика постмортиальной несправедливости.
Сама же смерть Макса-Владлена Татарского-Фомина имеет логику и красоту завершённого пути. Она логична и красива, как всё гармоничное. Несостоявшийся в иных сферах жизни, он нашёл себя в войне, он сделал её делом жизни, разжигал её и разжёг её снова, он, в отличии от многих военкоров, воевал и участвовал в войне, он словесно принёс войну в мирные украинские города и она пришла за ним в мирный российский город, показав, что створки открытого в нарушение равновесия добра и зла Ларца Пандоры открываются в обе стороны. Или, говоря проще: иногда ты ешь медведя, иногда медведь ест тебя, чувак.
У Татарского короткая и бурная биография, с этим поспорить сложно, многие даже скажут, что у него не было выбора, чтобы не стать собой: бизнесмен, бандит, зэк, вояка ДНР, московский гость столицы, блогер, пропагандист...но вместо того, чтобы остановиться, он прыгнул в пучину новых контрактов на поддержку новой войны.
Так "подняться на Москве" я мог много раз, взяв контракты от Апостол Медиа или того же РТ с "Дореволюционным Советчиком" ещё в 2014, пойти редактором или креативным директором в любое пропагандистское медиа, индивидуальных предложений всегда было навалом. И все, как те люди на концертах, словно не знают, с кем они говорят. Как будто всё можно купить.
Дарья Дугина умерла молодой и умерла в неприглядном свете, будучи пропагандисткой, служанкой кровавых негодяев. Но работа в пропаганде была самым ярким, что было в её жизни. Такая себе жизнь, если честно, если самое яркое в ней - пропагандистское дерьмо.
А вот Татарский жил ярко, насыщенно, бурно. Но умер тем, кем умер, пропагандистом и путинским лжецом, что не может не девальвировать его пиратскую биографию.
Чему учил на своей злополучной лекции Татарский? О чём бы он там не говорил, получившийся урок гораздо важнее. Он в том, что самые яркие события, приписываемые тебе коллегами по цеху, не отменят финальной точки твоей жизни. Он в том, что стреляя первым в других людей, покрывая и оправдывая это зло, ты берешь у смерти взаймы и однажды она взыщет с тебя с процентами.
Он в том, что став слугой путинских захватнических планов, ты останешься этим слугой и после смерти, тебя не отпускают, смерть в кругу той компании, что ты избрал, не является освобождением, и вся твоя бывшая жизнь и нынешняя память станет пропагандистским орудием, будет рейдерски похищена, как восточная Украина, будет раздербанена, перекрашена и перепридумана заново для выгоды подлецов.
А твоей яростной, странной, грешной, отчаянной, но настоящей жизни, настоящей заслуживающей внимание истории под этой сусальной позолотой уже и не разглядеть.
Настоящее в тебе может увидеть лишь тот, кто тебя по настоящему любит. Но любил ли кто-то по-настоящему Владлена Татарского, который любил всех убить и всех, кого надо, ограбить? Все, кого призывал ограбить Татарский, помнят его и таких как он, и уже не забудут. Но та ли эта память, которой можно пожелать себе посмертно?
Урок лекции Владлена Татарского в том, что пока ты жив, у тебя есть время остановиться или наоборот - сдвинуться с насиженного и сделать всё правильно, пока ты это ещё можешь. И по старому доброму рецепту заняться любовью, а не войной. Оставленная после себя любовь - лучшая память.